Я люблю тебя, НО
Сергей Иннер заявил о себе как интернет-прозаик в начале 10-х, когда стали вирусами его рассказы, такие как «Собеседование» и «Последние на Земле». Его первый роман «Ускорители жизни» опубликовало издательство ‘Hard Rock Press’ тиражом 666 экземпляров с предисловием лидера группы «Пилот» Ильи Чёрта в 2013 году, однако через некоторое время роман был снят с продаж по настоянию автора. Вторая большая работа Сергея антироман «Овердрайв» вышла 8 мая 2019 в Чтиве, сразу после чего автор пропал без вести (уже потом в журнале «Дискурс» внезапно вышел последний рассказ Сергея «Монстр», видимо, предложенный ранее). Книга пользуется успехом. У нас купила права на театральную постановку по её мотивам театральная студия «Все свободны», г. Казань, премьера состоится 29 февраля 2020 г. Когда это случилось, я подумал, что, мне наконец стоило бы написать свою рецензию на «Овердрайв».
Эта рецензия далась мне нелегко, поскольку меня можно считать заведомо предвзятым в отношении книг Чтива как его представителя. Но я не намерен бессовестно захваливать Иннеров Magnum Opus, поскольку считаю, что мой долг как литератора — критиковать честно. Потому что иначе независимая литература запутается в кумовстве и финансовых интересах, как паук в собственной паутине. Уж лучше пусть авторы и дальше сидят в слоновокостных башнях, не читают и не рецензируют друг друга, чем так. В конце концов, текст выбирают искатели сложнейших путей.
Итак, «Овердрайв». Само название уже сужает целевую аудиторию книги если не до нуля, то в разы. Кому могут быть интересны гитарные эффекты, кроме тех, кто профессионально владеет инструментом? Значит, перед нами книга для музыкантов? Не станем торопиться с выводами.
Идея не нова. История начинается в 2011 году на Московском вокзале Санкт-Петербурга. Главный герой — юный провинциальный рокер Серёжа без роду и племени, прибывший в культурную столицу из-за рыжей женщины, а также чтобы покорить рок-сцену — как бы заодно, невзначай. А ещё более невзначай (что особенно занятно) юноша этот обозначает свою сверхзадачу как разгадку тайны Великого Но — так, как можно догадаться из контекста, рокер Серёжа называет первородный грех (его же, по всей видимости, символизирует разбитое им окно в подъезде родительского дома, звон осколков звучит рефреном по всему тексту).
Однако в целом Серёжа, как мы убедимся дальше, не религиозен, а даже наоборот — является ярым противником религии, об этом говорит, например, их спор с одной из ключевых героинь романа веб-дизайнером Забавой Вознесенской:
«— Если Бог есть, — говорил я, — почему он допускает, чтобы в странах Африки дети голодали, жили необразованными, рождались ВИЧ-инфицированными? Почему он допускает социальное неравенство, войны?
— Мы не видим всей картины, — говорила Забава. — Может быть, смертельно больными рождаются те, кто заслужил это в прошлой жизни.
— В прошлой жизни? Ты же христианка, а не буддистка!
— А ты не знал, что Христос — буддист?
— Что, прости?»
Сам же Серёжа, как мы видим из его тут и там сквозящих философско-мифологических зарисовок, приверженец древнегреческой мифологии, страсть к которой, надо заметить, в тексте ничем не обоснована.
В Санкт-Петербурге рокер Серёжа пытается собрать группу, но у него ничего не получается, а что у него получается, так это продавать мобильные телефоны и сим-карты в розничной сети ЗАО ЕБИ (это Единый Бизнес-Институт — браво, Сергей). Впоследствие Серёжа продаёт стройматериалы, проворачивает мелкие аферы, а затем наконец начинает зарабатывать на жизнь написанием текста — туристических статей.
Второй главный мужской персонаж «Овердрайва» — Паша Животное, земляк Серёжи, поэт и антигерой, тоже переехавший в Санкт-Петербург из Таганрога. Серёжа называет Пашу «мой внешний Тайлер Дёрден». Животное появляется в сюжете с периодичностью после того, как в одном из первых эпизодов он не то в шутку, не то в подарок, не то по безалаберности, проспорил Серёже свою крутость, которой у него было с избытком. В итоге это мистическое злословие и выводит Серёжу в невероятно крутой мир, где, впрочем, оказывается, что не всё коту масленица, и за крутость приходится платить. Так или иначе, нелепое пари по съедению пиццы накрепко соединяет этих двух героев и зачинает в романе тему мужской дружбы, взаимопревосходства и возможной игры с ненулевой суммой вследствие добросовестного соперничества.
Позже появляется Демьян Колдунов — лидер группы Немезида (нарочито незакавыченной, в отличие от других). В отличие от Животного он, как очевидно с первых строк, представляет собой опасность. Уникальность Демьяна как персонажа в том, что он — антагонист в близком друге и соратнике. А может быть, и наоборот — сразу не разберёшь, что создаёт новый слой опасности. Демьян первый, кто наконец доводит до Серёжи эту мысль, к тому моменту уже кричащую в голове читателя:
«Ты приехал сюда заниматься музыкой. Служить ей. Искать ответы. Возможность работать здесь, в Питере, выпадает единицам. И что ты сделал с этой возможностью? Ушёл от музыки к словам».
С Демьяном действие романа переходит на новый уровень — из неторопливо текущей любовной драмы, перемежающейся вспышками юношеских философский прозрений, этого непредсказуемого пубертатного и в целом монотонного джаза, действие наконец становится тяжёлым роком, появляется реальная опасность, и только тогда мы понимаем, насколько в действительности жаждали её, томились в её ожидании. И это — страшнее самой опасности.
Но вернёмся от войны к любви. Свободное от работы время Серёжа посвящает тому, что пьёт и связывается с разными женщинами, каждая из которых знаменует определённый (довольно длительный) период в хронологии сюжета. Полина Ривес — рассвет новой жизни, первый шаг на пути к вечному миру. Линда Вихрь — дикая жизнь, опасный путь по самой грани. Гелла Хмельницкая — вход в мистический, потусторонний мир, мир Рока. Забава Вознесенская — отречение от дикости в пользу святого и светлого, бывшего рядом с самого детства, а потом забытого. И наконец Христина Сибирь — неожиданный и решительный крах святости во имя сиюминутных наслаждений, прелести греха вместо простоты благодетели:
«Христина Сибирь. Очаровательная высокодетализированная катастрофа. Ты станешь моим надёжным проводником ко дну».
Отдельно стоит упомянуть высокопарный язык, каким написана большая часть романа. Иннер играет с провинциальным происхождением своего героя, вкладывая в его уста формулировки высокие и архаичные, которые простой современник вряд ли бы использовал:
«Пророки удержат небо, сонаправят всех остальных. Пророки ударят в струны, в тарелки, в бутылки, в зеркала, пророки споют о тебе, обласкают твоих дочерей и утешат их матерей, вдохновят твоих сыновей и уважат седины отцов их. Девочки-катастрофы локализованы, двойное «не» не отрицает себя, главный редактор мчится на мотоцикле своей метафоры, сардааны цветут по графику, сладок этот сгущённый млечный путь».
В противовес высокому слогу роман изобилует откровенными сценами, описанными зачастую довольно простым и грубым языком — тоже, впрочем не без внезапных отсылок к древним писаниям:
«Сдвинув кружево, в Лизаньку вхожу, так дрючу её, блядессу, что в торговом зале мобильники падают с витрин, схватив за локоны, слежу, чтобы внимательно она смотрела в зеркало, чтобы была себе разом актрисой и зрительницей.
— Смотри, Лизанька, смотри.
— Смотрю! Смотрю!..
— Видишь, какая ты шлюха, Лизанька?
— Вижу!.. О вижу!.. Разъеби меня, как блядь вавилонскую-у-у-у!..»
Всё это постепенно заставляет сомневаться в истинности поверхностной природы героя. Вспоминается «Курьер» Шахназарова, о советском парне, которому снится величие Древнего Рима, и который пытается перенести хоть сколько-нибудь этого величия в бесславную реальность.
Тема древних писаний продолжается, когда речь заходит о корпорации Salve и её передовых смартфонах Adam, по которым внезапно начал сходить с ума весь мир. Будучи копирайтером, Иннер создаёт реальность, параллельную нашей, где корпорации и продукты носят имена схожие с нашими по масштабу и значению:
«Корпорация ЭнергоТеплоЗло, крупнейший экспортёр отечественной джазовой музыки ДжазПром, киностудия СвяттоЛес, похоронный концерн РосСмерть. За излучиной Невы сияет огромная — каждая буква величиной с нашу квартиру — надпись «Механизмы Силы». Чертовски круто, что бы это ни значило».
То, что происходит в конце книги, описать довольно сложно, да и не стоит, пожалуй. Скажу только, что Иннер всегда особенно гордился тем, что его «поносят отписывающиеся недочитывальщики». Конечно, зная автора, нельзя было ожидать, что роман, так явно заявляющий, что он про секс, наркотики и рок-н-ролл, не свернёт вдруг в каком-то неожиданном направлении и не надаёт заносчивому читателю тумаков в этой подворотне. Но Сергею опять удалось зайти дальше, чем слишком. Хорошо ли это? Не очень, потому что (к счастью) непонятно. Помножим это на то, что аудитория книги узкоспециализированная уже из-за названия, и получаем на выходе единицы дошедших до конца и понявших, о чём, наконец, это всё.
В современной России нет места незыблемой античности — кроме как в Петербурге. Здесь занимаются любовью древнее небеснорожденное Средиземноморье и тёмный евразийский модерн — на волне их страсти, как видно, и создан «Овердрайв».
Многие находят роман обсценным, и это немудрено. Однако Эрос при всей своей густоте и кипучести, присутствует здесь не ради украшения, а в качестве первородного вседвижущего стимула, которому подчиняется молодость, с которой так страшно расстаться. Думаю, Иннер стремился воспроизвести в тексте не только чувство, когда теряешь страх старения и смерти, но также чувство, когда теряешь страх отрыва от реальности, потому что реальность эта лишается права называться реальной. И вот — читатель, начавший путь с секса и драк, уже вовлечён в глубокий экзистенциальный кошмар, и всё это по-настоящему, как в «Видеодроме», «Голом завтраке» или «Экзистенции» Кроненберга, упомянутой в «Овердрайве». Вот такая формула: гиперреальность и сиськи, самоубийство Бога на большой сцене со световым шоу.
Перебрав все основные концепции сосуществования с абсолютным (как с личностью, как с собой, как с бесконечностью, как с непостижимым, как с законом), разрушив и собрав заново весь детально созданный мир, Иннер не останавливается (хотя уже пора бы). Он лишает персонажа свободы воли полностью, затем наделяет безграничной свободой воли и даже ненадолго передаёт ему «механизм управления реальностью».
Иннер постарался увести Серёжу во все крайности настолько далеко, насколько только мог. Герой уходит, а за ним и сам автор. Как видно, это предстоит и читателю, ведь история не кончается с текстом книги. Если уходить, то главное, чтобы было куда и откуда. Уйти из родительского дома в поисках новой жизни, уйти из ненастоящего мира, из иллюзии созданной собственным умом (от которого никак не ожидаешь такого в юные годы), уйти из несовершенной, плоской реальности в гиперреальность, где возможно всё... Но возможно ли в конечном итоге уйти от себя? И если да, то в каком направлении и насколько далеко? Обо всём этом читателю предстоит хорошенько поразмыслить вместе с рокером Серёжей на этом длинном извилистом пути.
Великое Но — это то, о чём можно говорить вечно, и мы, люди, в общем-то так и делаем. Просто называем его новыми и новыми именами. Рок-музыка всегда была и остаётся опасной, бешеной стихией, которой в массе чужды интеллектуальные изыски. Однако бывают и исключения, такие как обожаемые Иннером Pink Floyd или необъяснимые «Аукцыон», простоватые на вид, но глубоко мистичные «Калинов мост». Исключения эти обычно приходят на грань литературы и музыки со стороны второй (а слова, по Иннеру, это музыка, обрётшая смыслы). «Овердрайв» можно считать приходом на эту грань со стороны литературы.
Рокер Серёжа до самого конца лелеет детскую мечту стать рок-звездой. Но в конечном итоге герой (а с ним и окончательно ставший им под конец книги читатель) обретает кое-что неизмеримо большее, даже несмотря на то, что он «променял музыку на слова». Да и к тому же, если судить по истории России и памятовать о пути русской литературы в мире, то, может быть, в этой стране быть писателем — это и есть быть рок-звездой.
Сергей Дедович,
Санкт-Петербург, 2020
